В интервью Хайруллин рассказал об апрельских DDoS-атаках, алгоритмах, помогающих лечить коронавирус в РКБ, и неготовности общества к масштабной цифровизации.
– Как вы оцениваете IT-рынок Татарстана? В лидерах по-прежнему ICL, Fix, «БАРС Груп», а новых звучных имен как будто не появляется…
– Рынок IT-компаний Татарстана не ограничивается только такими крупными компаниями, как ICL, Fix, «БАРС Груп», «Параллакс», «Абак», «Центр», «Инфоматика», «ТатАИСЭнерго», «Такснет» и «Системы документооборота». В эпоху до «Фейсбука» и YouTube появилась целая плеяда ярких компаний: AdMe.ru, MetaQuotes, TGT, «Градиент». Следующее десятилетие ознаменовалось еще бо?льшим количеством новых успешных IT-компаний: «Эйдос», «Технократия», FlatStack, SmartHead, «Спутник», Clover Group, AltoVision, Etton, «Автодория», «ТатИТнефть», «ТатИнтек», InnoSTage, «Ак барс цифровые технологии», «Цифровая платформа КАМАЗ», HeadMade, Bpium.
Есть серьезные и перспективные стартапы, которые набирают обороты: KazanExpress (доставка товаров), Банк 131 (цифровой банк), Diginavis (управление движением беспилотников), «Цифровая деревня» (сельские магазины без продавца), FairGames (делают игры на мировом уровне, много пользователей в Китае), Movika (платформа интерактивного кино), Samokatus (тревел-стартап), RoadRar (алгоритмы машинного зрения). Много новых компаний появилось в Иннополисе. Сейчас особая экономическая зона Иннополиса насчитывает 97 резидентов.
– Там в основном экспаты-гиганты – они не в счет.
– Почему? Если они зарегистрированы в Татарстане, это уже республиканская компания. Они здесь создают новые рабочие места. В условиях глобализации очень сложно делить компании по территориальной принадлежности. Количество резидентов Иннополиса увеличивается, и это нас радует.
Мы очень серьезно хотим пересмотреть подходы к работе IT-парка. Сейчас он на 100 процентов загружен, его площадь более 30 тысяч квадратных метров, а полезных помещений – только 10 тысяч. Сегодня это скорее офисный центр. Например, в числе резидентов технопарка есть и такие большие IT-компании, как ICL, которая занимает 2,5 тысячи квадратных метров. Сейчас ICL проектирует новый технопарк на ул. Родины и со временем туда переедет. Мы хотим сделать так, чтобы маленькие компании с численностью 5, 10, 15 сотрудников, которым сложно арендовать офис, могли это сделать в IT-парке. Частично эту задачу решает бизнес-инкубатор технопарка, но его явно недостаточно.
В республике есть все условия для развития кадров в сфере высоких технологий. У нас мощный Университет Иннополис, факультет ИТИС в КФУ, сильные технические направления в КАИ, КХТИ. Международный центр компетенций – Казанский техникум информационных технологий и связи – один из лучших средних профессиональных учебных заведений в России. В этом году в Казани открылась бесплатная «Школа 21» Сбербанка.
То есть появляется все больше ребят с идеями. Мы хотим, чтобы у них была возможность прийти в IT-парк и реализовывать свои проекты там. Того объема, который сейчас есть в IT-парке, явно не хватает.
«Много новых компаний появилось в Иннополисе. Сейчас особая экономическая зона Иннополиса насчитывает 97 резидентов» Фото: «БИЗНЕС Online»
– И как выйти из положения? Строить новые филиалы IT-парка?
– Можно по-разному подходить. Считаем, что надо максимально использовать мощности, которые есть. Раньше часть министерства сидела в IT-парке, но потом мы все переехали на улицу Кремлевскую, чтобы освободить помещение. Это позволило создать дополнительно 50 рабочих мест. Были планы и по созданию второй площадки, но они пока заморожены. Нужно расширить возможности малых компаний получить доступ к инфраструктуре, льготной аренде.
– Возможности Иннополиса в этом не помогут?
– В Иннополис приходят большие компании, туда в основном переезжают экспаты. Это уже вершина экономического роста IT-компаний, до нее надо дорасти.
– Кстати, то, что Иннополис выведен из-под контроля министерства, тоже кажется странным. Как цифровой город может работать отдельно от минцифры?
– Ничего странного в этом нет. Иннополисом занимается вице-премьер Роман Шайхутдинов, зачем нам друг друга дублировать? Есть правая рука, есть левая, они всегда более эффективны, чем одна. А команду формирует президент республики.
– Какова доля IT в ВРП Татарстана сейчас и к чему вы стремитесь?
– Сейчас 3 процента. В развитых странах цифровая экономика достигает 10–18 процентов ВРП. Вот то, куда мы должны двигаться. Данные – это новая нефть. Количество данных, которые мы имеем в облаке, – порядка 1,6 петабайта. Обычному человеку подобное сложно представить. Поэтому приведу пример: если эти данные записать в книги и разложить их по Казанскому кремлю, получится слой книг толщиной в 17 метров. При этом количество данных во всем мире будет расти феноменальным образом: сейчас в мире объем данных – около 40 зеттабайт (10?? байт – прим. ред.). Это в 57 раз больше, чем всех песчинок на всех пляжах всего мира! А дальше будет большой экспоненциальный рост, в том числе за счет интернета вещей.
– Опять возникает вопрос защиты этих данных. У нас даже сайт госуслуг несколько раз «падал» с начала года. Будете ли усиливать систему безопасности?
– Это было в прошлом году. На базе центра информационных технологий РТ мы завершили первый этап создания центра реагирования на возникающие инциденты информационной безопасности – Security Operation Centre (SOC). Его основная задача – немедленная локализация киберугроз, независимо от того, где, когда и перед кем они возникают. Полностью проведен аудит всей сетевой инфраструктуры и специальные мероприятия, которые обеспечивают необходимый уровень целостности и неизменности данных в информационных системах. Эта работа привела к снижению угроз, зафиксированных на контуре безопасности. Так, в январе было зафиксировано 750 угроз, в феврале – 355, в марте – 499, в апреле – 403, в мае – 461.
– Хакеры самоизолировались?
– Нет, количество самих атак не снизилось. Уменьшилось число «дырок» – уязвимостей государственных информационных систем, мы минимизировали возможности угроз. Провели серию pen-тестов, когда сторонние эксперты в сфере киберугроз по принципу серого ящика (имея определенное представление об используемой системе защиты информации) пытались взломать государственные информационные системы и получить к ним доступ. По итогам такой кропотливой инженерной работы мы предприняли еще дополнительные меры защиты. Работа на этом не останавливается.
С января по май было 32 DDoS-атаки со стороны злоумышленников. В январе их было 9, в феврале – 0, в марте – 2, в апреле – 13, скачок. Видимо, кто-то был серьезно заинтересован в том, чтобы парализовать работу государственных информационных систем в напряженный период самоизоляции.
Более того, офицеры безопасности центра информационных технологий в этом году выявили примерно 71 компьютер в органах госвласти, на которых была зафиксирована попытка майнинга криптовалюты. Речь идет о новом виде онлайн-угроз, которые появились относительно недавно, – о криптоджекинге. Это не означает, что сотрудник решил самостоятельно «подзаработать» на своем рабочем месте, хотя такие единичные факты были, и соответствующие компетентные органы привлекали к ответственности виновных. Криптоджекинг – это схема использования чужих устройств (компьютеров, смартфонов, планшетов или даже серверов) без ведома владельцев с целью скрытого майнинга криптовалют. Злоумышленники больше не вымогают деньги с помощью вирусов-шифровальщиков, а тихонько добывают крипту на вашем компьютере, не привлекая к себе лишнего внимания.
– Разве антивирусы, установленные в госорганах, не способны с этим справиться?
– Тут как с COVID-19: все время появляются новые виды вирусов. С другими вирусами мы научились бороться, а вот от криптоджекинга пока полноценной прививки нет: мы по определенным сигнатурам фиксируем, что конкретный компьютер подвергся захвату, и предпринимаем меры по предотвращению таких уязвимостей. Этим как раз занимается SOC, и мы очень тесно взаимодействуем с ФСБ, ФСТЭК, МВД, ежемесячно проводим заседание межведомственной комиссии по информационной безопасности. Наша задача – чтобы из 45?тысяч персональных компьютеров, которые подключены к государственной интегрированной системе телекоммуникаций, ни один не мог быть шлюзом для атаки на государственные информационные системы.
– И что показывает разбор полетов? Есть ли в республике культура в области информационной безопасности? Какую оценку можете поставить?
– Показывает, что требуется ежедневная, ежечасная, ежесекундная работа. Наша задача – обеспечить безопасность персональных данных и отказоустойчивость системы. В прошлом году мы провели обучение сотрудников министерств и ведомств, рассказали им о фишинговых сайтах, о том, что нельзя реагировать на письма, которые просят ввести какой-то логин и пароль. А потом мы разослали письмо от имени ЦИТ, сымитировав действия злоумышленников. Написали, что их логин и пароль скомпрометированы, поэтому им нужно перейти на ресурс по ссылке и ввести свои данные. Так вот из 50 тысяч пользователей почты tatar.ru 2 тысячи перешли по ссылке в письме, а 400 человек ввели свои логин и пароль. То есть фактически 400 работников самостоятельно передали логин и пароль в чужие руки! Но использование механизма социальной инженерии позволяет в реалиях понять, как сотрудники соблюдают меры «цифровой гигиены».
К сожалению, общемировая статистика говорит, что количество киберпреступлений будет только расти. Это новый вызов, с которым надо работать. Используется новый инструмент социальной инженерии, и самое большое зло нас ждет впереди.
– Это какое?
– Явление называется Deep Fake. Вам звонит мама, называет вас по имени, просит перевести средства, например через онлайн-банк, или оплатить в интернете что-то. На самом деле вам звонила не мама, а алгоритм, который может имитировать голос вашей мамы. Чтобы подменить номер телефона, тоже никаких проблем нет, видеоизображение также может быть подделкой. Вы видели ролик c Илоном Маском, где он поет «Земля в иллюминаторе»? Это классический Deep Fake: лицо Маска наложили на солиста группы «Земляне». Различить неспециалисту практически невозможно. Так что это новые вызовы, с которыми еще предстоит бороться. Неслучайно специалисты в области информационной безопасности – самые дорогие на рынке.
«Наша задача – чтобы из 45?тысяч персональных компьютеров, которые подключены к государственной интегрированной системе телекоммуникаций, ни один не мог быть шлюзом для атаки» Фото: Василий Иванов
– Если говорить о глубине цифровизации, то до какого предела вообще можно все оцифровывать? Проактивные технологии звучат хорошо, но все чаще идут разговоры о том, что слишком все происходящее смахивает на антиутопию. Мне не очень нравится понятие «цифровой фашизм», но до какого предела должен развиваться «Большой Брат», насколько все государство должно знать о человеке? Или в подобном нет ничего плохого и это неизбежный путь развития?
– Хороший вопрос. Глубина цифровизации – понятие относительное. Человек может и в ванне утонуть, и реку переплыть. Мы всегда исходим из интересов жителей республики. Задача оцифровать все подряд не стоит – да и зачем? Нужно заниматься тем, что приносит пользу. Вот заявки на получение путинских выплат подали 495 тысяч человек. Через портал госуслуг – никуда не обращаясь, не простаивая в очередях в пенсионном фонде.
Глубина цифровизации заключается не только в создании сервисов, но и в том, чтобы эти сервисы были востребованы. У нас 1 360 управляющих компаний и ТСЖ. 1 146 из них подключено к порталу госуслуг. Это 1,7 миллиона лицевых счетов. У оставшихся 28 тысяч абонентов такой возможности нет.
При этом регулярно – минимум 9 раз за 12 месяцев – оплачивают «коммуналку» через портал только 228 тысяч человек. То есть сервис создан, но только 28 процентов жителей оплачивают с его помощью ЖКУ. Остальные либо идут на почту, в МФЦ, банк, или пользуются онлайн-банкингом – и платят комиссию. Мы должны людей научить, что есть возможность сэкономить время и деньги с помощью электронных технологий. Научить делать это безопасно. Или, например, у нас есть 1,4 миллиона лицевых счетов по газоснабжению, из них только 90 тысяч оплачивают через портал госуслуг. Значит, мы где-то недорабатываем. Возможно, сам сервис неудобен. Это тоже к вопросу о глубине цифровизации.
Возвращаясь к «Большому Брату». Я понимаю беспокойство людей, оно справедливо и оправдано. Что-то новое всегда настораживает и даже отчасти пугает. Однако мне кажется, что все эти разговоры на тему «кто-то за вами следит и шпионит» – избыточная паранойя. Если вы добропорядочный гражданин, не нарушаете закон и с помощью тех данных, которые есть у государства, можете получать услуги на порядок выше, чем если бы этих информационных систем не было, то вы всегда выберете тот путь, который удобнее, где вы экономите время. Также это вопрос привычки. Уровень цифровизации зависит от уровня зрелости общества. Еще 10 лет назад в общественных местах практически не было видеокамер. Теперь они есть в каждом магазине и дворе. Мы их не замечаем, потому что привыкли к этому. Важно, что они привнесли новый уровень безопасности в общественных местах.
– Насколько общество готово сегодня?
– Смотря по какой шкале оценивать. Исходя из практики – в Татарстане 42 процента взаимодействия между жителями и органами власти происходит в электронном виде. Пример ЖКХ показал, что в апреле люди стали на 30 процентов чаще оплачивать услуги онлайн, то есть присутствовала некая латентность: граждане знали о существовании возможности, но не пользовались.
Вы сами решаете: можете настроить свои приложения таким образом, чтобы о вас цифровые гиганты ничего не знали. Собирая данные о вас, они могут предложить вам релевантную рекламу. Те, кто показывает вам рекламу средств для ухода за волосами, с вероятностью 95 процентов знают ваш цвет волос.
«В Татарстане 42 процента взаимодействия между жителями и органами власти происходит в электронном виде. Пример ЖКХ показал, что в апреле люди стали на 30 процентов чаще оплачивать услуги онлайн» Фото: «БИЗНЕС Online»
– Как они это определяют?
– Цифровые гиганты Google, «Фейсбук», Apple, Amazon уже давно следят за пользователями с различными целями. В первую очередь чтобы увеличить трафик и свою прибыль. В цифровой индустрии используется много разных подходов. Один из них – отпечаток браузера (Browser Fingerprint). Это уникальный идентификатор конфигураций вашего веб-браузера операционной системы, которые установлены на компьютере или смартфоне. Цифровой отпечаток браузера имеет вид 32-битного числа шестнадцатеричной системы. Вот личный отпечаток моего персонального компьютера (показывает на телефоне, как это выглядит, – прим. ред.) – 0f*3d*27ca*cd2*b7*20c*068e6*05e*. Отпечаток браузера позволяет идентифицировать пользователя в сети интернет с точностью до 94 процентов. Далее он может обогащаться данными из вашего «Инстаграма», поисковых запросов в интернете, данными из приложений, которыми вы пользуетесь. Все это позволяет рекламодателям более точно идентифицировать пользователей, новая технология пришла на смену привычным cookies именно в мобильном интернете.
Самое примечательно, что ваш фингерпринт (цифровой отпечаток) полностью обезличен, там нет персональных данных, по ним нельзя определить, что это конкретный Ибрагим Ибрагимов. Иными словами, ваш смартфон или компьютер не знает, кто вы, но в курсе, что вам больше нравится.
Сейчас используются инструменты и технологии «больших данных». Данные обезличенно агрегируют из различных источников в «поведенческие большие данные». Используя специальные алгоритмы, цифровые компании могут с вероятностью в 80–90 процентов предугадать, что за «этим конкретным браузером» может находиться женщина в положении (притом что сама женщина о подобном может еще не знать). И ей будут показывать рекламу детских кроваток, питания, одежды, памперсов и так далее. Причем это будет выглядеть ненавязчиво, чтобы не вызвать волну негодования за «шпионаж»: скидки на товары для детей помещаются среди скидок на другие товары.
– Возможно ли избежать этой слежки?
– Удаляете все приложения из смартфона, все социальные сети и не пользуетесь интернетом. Можете купить кнопочный телефон или вообще пользоваться проводным домашним. Но вы потеряете в качестве жизни. Я, конечно, утрирую, и вы абсолютно правы: государство не должно упускать из виду сферу обращений с большими данными. Регулирование их оборотов – тема обсуждаемая, каких-то конкретных решений по этому поводу не принято. Есть только федеральный закон о персональных данных. И как вы поняли из того, о чем я говорил выше, в цифровом маркетинге нет конкретных персональных данных. Все обезличено. На первый взгляд, может сложиться впечатление: что-то здесь не так. Поэтому вопрос цифровой гигиены – это отдельная и большая тем для разговора.
«Цифровые гиганты Google, «Фейсбук», Apple, Amazon уже давно следят за пользователями с различными целями. В первую очередь чтобы увеличить трафик и свою прибыль» Фото: © Кирилл Каллиников, РИА «Новости»
– Еще одна большая тема для разговора – медицина. Попытки цифровизировать здравоохранение в Татарстане предпринимались еще с 90-х годов и утыкались в две проблемы: недофинансирование и – опять же – сложность защиты персональных данных. Удается ли их преодолеть?
– Когда вы приходите к стоматологу, все данные о вас и вашем лечении заносятся в информационную систему. Вы согласились на это, подписав согласие на обработку персональных данных. Но есть еще одна проблема: закон обязывает вести бумажную медицинскую карту. В прошлом году было предложение президента РФ исключить этот пункт для субъектов, готовых перейти на цифровое здравоохранение. Потому что в противном случае у врача, у которого есть в среднем 12–15 минут на пациента, 9 минут уходит на заполнение карты и только 3 – на общение с больным. А теперь представьте: врач, который проводит УЗИ, произносит вслух параметры ваших внутренних органов (сейчас он так и делает, но рядом сидит медсестра, которая за ним записывает), а информационная система автоматически распознает голос, и данные автоматически заносятся в вашу электронную медицинскую систему. В дальнейшем информация будет доступна и вам как пациенту. Остается обеспечить сохранность этих данных. Но в первую очередь сначала пациент и врач, и только потом – цифровые технологии.
Система должна освобождать врача от рутины и подсказывать ему. К примеру, сейчас в РКБ в бывшее отделение травматологии, где развернут «ковидный» госпиталь, поступают пациенты с подозрением на COVID-19. Им проводят компьютерную томографию грудной клетки: аппарат делает срезы легких толщиной в 3 миллиметра, формируются 64 снимка, которые объединяются в видеофайл. Врачи должны очень внимательно в круглосуточном режиме анализировать эти снимки для того, чтобы визуально определить тяжесть пневмонии: КТ-1 (до 25 процентов поражений объема легких), КТ-2 (25–50 процентов), КТ-3 (50–75 процентов), КТ-4 (более 75 процентов). Это занимает очень много времени. Мы предложили министру здравоохранения Марату Садыкову в тестовом режиме развернуть в РКБ алгоритм, который в течение 3–4 минут дает оцифрованные результаты состояния легких. Он автоматически выявляет объем поражения, фиксирует все уплотнения в легких, в том числе не всегда заметные человеческому глазу. Скорость принятия решения в отношении пациентов, по словам самих врачей, возросла в 5–10 раз. Теперь в Татарстане болезнь можно определить и, самое главное, начать лечить сразу по клинической картине и результатам компьютерной томографии, не дожидаясь по 8 часов результатов ПЦР. При этом цифровой рентгенолог никогда не устает.
– Председатель совета директоров ГК ICL Виктор Дьячков на одной из интернет-конференций говорил, что защита персональных данных может стоить дороже, чем весь проект по цифровизации здравоохранения…
– Виктор Васильевич Дьячков – большой профессионал своего дела. Поэтому вполне возможно. Все зависит от того, какие новые возможности контур цифрового здравоохранения может предоставить жителю Татарстана. Давайте смоделируем ситуацию: вы не должны помнить, когда вам надо проходить диспансеризацию, а получая определенные результаты анализов за много лет, система может сама порекомендовать, допустим, прийти на первичный прием к эндокринологу. Или если вы решили получить мнение другого врача в другой клинике, то вы можете сами предоставить ему доступ ко всем предыдущим результатам ваших исследований. Появляются огромные возможности в сфере предиктивной аналитики. Медицина неизбежно будет драйвером роста в сфере IT, поэтому нужно, чтобы регулирование в области персональных данных не ограничивалось подписанным согласием. Все данные должны быть в зашифрованном виде, чтобы даже в случае взлома вся информация оставалась полностью анонимной. Технологии позволяют это сделать, вопрос архитектуры.
– Довольно амбициозный проект. В какие сроки планируете его реализацию?
– Мы сейчас с Маратом Садыковым обсуждаем, как к нему подступиться. Сегодня только 6 процентов медкарт есть в электронном виде. Да, у нас хорошо реализован финансовый функционал, но даже с электронной записью к врачу есть вопросы. 25 процентов записавшихся через госуслуги в назначенное время не приходят.
Цифровая медицина – это огромный потенциал, но и большая ответственность, поэтому мы не хотим привязываться к каким-то срокам. Но суперсервис «Мое здоровье» планируем начать реализовывать уже в этом году на базе одного из медучреждений Казани и медсанчасти «Татнефти» в Альметьевске.
– Что в него будет входить?
– Все данные из вашей медицинской карты, все имеющиеся исследования, назначения, чтобы вам было удобно записаться на прием к врачу, сделать необходимые исследования. Получать необходимую и важную информацию о вашем здоровье, рекомендации и придерживаться их.
«Платформа Сбербанка создавалась последние пять лет, по официальным заявлениям Грефа, в нее вложено 160 миллиардов рублей. В ней около 100 различных компонентов» Фото: «БИЗНЕС Online»
– Известно, что принято решение запустить один из суперсервисов – «Мои субсидии» – на сбербанковской платформе SberCloud. Для чего встраиваться в эту систему?
– Сейчас объясню. Как разрабатывается программное обеспечение? На профессиональном языке есть понятия IAAS (инфраструктура как сервис), PAAS (платформа как сервис), SAAS (софт как сервис) и GAAS (государство как сервис). Мы сейчас находимся на первом этапе. ЦИТ предоставляет инфраструктуру как сервис для органов власти: у нас есть дата-центр, центр хранения и обработки данных, есть свои сервера и система виртуализации. Систему базы данных, операционную систему, среду исполнения или связующее программное обеспечение (middleware) и саму информационную систему реализует IT-компания-подрядчик.
Исторически каждая информационная система в Татарстане (а их сейчас 55) строилась на своем технологическом стеке. Это привело к тому, что мы 55 раз заплатили за системы базы данных, 55 раз за операционную систему и т. д. И при этом все информационные системы в большинстве созданы как цифровые колодцы, не связанные друг с другом. Нет единой корпоративной модели данных. Государству в конечном итоге подобное обходится дорого. Если привести аналогию, то это как повару перед началом готовки блюда (приложения) самому изобретать газовую плиту. В роли плиты в данном случае выступает платформа, к которой подведен газ, есть конфорки, духовка, ручки управления и т. д. Сейчас мы тратим очень много времени на то, чтобы дрова наколоть, воду принести, огонь разжечь, а уже потом приступаем к готовке конкретного блюда.
– Так почему в итоге вы выбрали «плиту» от Сбербанка? Какой у нее потенциал масштабирования в Татарстане?
– На этом рынке представлены только зарубежные плиты: Google Cloud Platform, Amazon Web Services, Microsoft Azure, Alibaba Cloud. Уровень зрелости платформ разный. Герман Оскарович предложил президенту республики свое облачное решение SberCloud, чтобы мы протестировали его для создания тех новых сервисов, над которыми мы работаем. Платформа Сбербанка создавалась последние пять лет, по официальным заявлениям Грефа, в нее вложено 160 миллиардов рублей. В ней около 100 различных компонентов, и так как платформа делалась под нужды Сбербанка, то не все они подходят под наши задачи. Соответственно, она будет насыщаться инфраструктурными компонентами, которые могут разработать IT-компании Татарстана. Сбербанк говорит, что будет только приветствовать это, и приглашает к партнерству. Подобное позволит в перспективе сократить государственные расходы и ускорить разработку новых цифровых сервисов.
– То есть 7 суперсервисами дело не ограничится?
– Сейчас идет инженерная работа над одним суперсервисом. В дальнейшем Татарстан сможет экспортировать эти решения. Мы предложили в качестве «пилота» сделать виртуальную ОЭЗ в пределах ПФО. Облачные татарстанские решения смогут использовать другие регионы России. Это та добавленная стоимость, которая будет приходить в нашу республику. А дальше – выход на страны ЕврАзЭС.
К нам уже приходят коллеги из Казахстана и Узбекистана с запросом на использование электронного документооборота. А мы не можем – он не на «облаке» построен. Поэтому стратегически решили пойти путем opensource-решений, более того, те компоненты, которые мы будем писать сами, станем выкладывать на GitHub, давая возможность другим разработчикам мира эту платформу улучшать. Данная сервисная модель позволит увеличить экспортный потенциал IT-отрасли. И Иннополис заживет – придет множество компаний, которые будут делать такие облачные решения.
– На чьей платформе будете делать такой «супермаркет» решений? Сбербанка?
– Это хороший вопрос (улыбается). Давайте подождем результатов «пилота», а потом к нему вернемся. Мы рассматриваем на самом деле не только Сбербанк. «Яндекс.Облако» тоже используем. Другие суперсервисы будем разрабатывать с иными участниками рынка.
– Можете их назвать?
– Ак Барс Банк планирует, ICL, «Технократия». В целом все подрядчики определяются путем открытого торга. Это открытый и прозрачный процесс.
«Сейчас идет инженерная работа над одним суперсервисом. В дальнейшем Татарстан сможет экспортировать эти решения» Фото: Василий Иванов
– И будет этот супермаркет цифровых решений пользоваться спросом? Другие регионы такое не делают?
– Насколько я знаю, нет. А потом, у Татарстана есть уже определенный опыт: нашим документооборотом сейчас пользуются не только 44 тысячи республиканских чиновников, но и 400 тысяч госслужащих других регионов. Электронной очередью в детский сад пользуются еще 9 субъектов (Хакасия, Ростов, Мурманск, Магадан, Карелия, Липецк и так далее). Но эти решения не на «облаке Татарстана», поэтому для их использования каждый регион купил или построил свои серверные или ЦОДы.
Цифровая экономика уже работает. Новая стратегия позволяет IT-отрасли развиваться не только за счет бюджета республики. Для нас это внешняя добавленная стоимость, экспортный потенциал. И мы хотим, чтобы темпы роста IT в республике опережали другие, традиционные, отрасли экономики.
– Вы председатель подгруппы «Цифровой муниципалитет» рабочей группы Госсовета РФ «Коммуникация, связь, цифровая экономика». Там эти вопросы обсуждаются?
– «Цифровой муниципалитет» будет трансформирован в «Цифровой регион». Как раз для того, чтобы утвердили типовые облачные решения, которые должны быть реализованы в каждом муниципалитете и регионе.
– Вы несколько раз, и в сегодняшнем интервью, и на брифингах, говорили об оптимизации и упоминали «электронного чиновника». Какое количество живых чиновников будут освобождены от их сегодняшних функций?
– Цифровая трансформация – это вопрос изменения культуры и организационной среды самих чиновников. Чтобы технологические аспекты были реализованы, чиновник сам должен пересмотреть свое взаимодействие с гражданами и бизнесом. Представим ситуацию: вы построили дом и подали заявление на присвоение ему адреса. Процедура занимает 30 дней. Почему? Потому что так когда-то кто-то решил. И количество государственных и муниципальных служащих неизбежно будет сокращаться. Точную цифру я вам не назову, это не сама цель. Но подобное не одномоментный процесс. Для того чтобы происходило замещение чиновников алгоритмами, должен быть накоплен большой массив данных. И тут перед государством стоят две масштабные задачи: создать решение и наполнить его данными.
– А нет опасения, что система будет сопротивляться оптимизации?
– Люди боятся изменений, и это нормально, но важно понимать, что данный процесс все равно неизбежен.
